Л.Г.Шаповалова

...И ВСЯ КРАСОТА ПОДНЕБЕСНАЯ
(из книги "...И был день третий")

Кажется, в наше время сделать научное открытие, выявить что-то неизвестное уже совершенно невозможно. Вроде бы, всё-всё обмерено, изучено, исследовано и доложено на конференциях и симпозиумах. Но мне невероятно повезло. Я нашла «небо»! Самое настоящее небо: со звёздами, облаками и ангелами! Абсолютно неизвестное науке! Но обо всём по порядку.

Деревня Орлово, а по прежнему названию Волость, вытянулась длинной лентой, двумя рядами домов вдоль оживлённого старого тракта. По тракту, пугая старух и разгоняя деревенских собак, с трудом вписываясь в повороты, мчатся лесовозы: в одну сторону — пустые, в другую — доверху нагруженные досками. С запада к деревне подступает тайга, с востока — берег озера неописуемой красоты.

А посредине деревни, прямо у дороги, в ряду банек и сараев стоит старая часовенка. На Севере часто так бывает — часовня, построенная когда-то «в чистом месте», на «святом» пригорке, со временем «обрастает» баньками, сараюшками, картофельными ямами с дощатыми будками над ними и теряется среди хозяйственных построек. Невнимательный человек может и не понять, что это часовня: с виду обычный домик под двускатной крышей, крытой шифером, окна прикрыты ставнями, будто чья-то маленькая дача, закрытая на зиму. Но «дача» эта аккуратно обшита досками с лёгкой калёвкой (теперь такие не делают) и когда-то была окрашена в голубой цвет, теперь почти выцветший, на широких двупольных дверях (зачем на даче такие?) навесной замок на тяжёлых кованых навесах, а, главное, над дверями прибит сделанный из толстых брусков небольшой крест, окрашенный зелёной краской. Люди проезжают мимо на рейсовых автобусах, на своих машинах, кто-то, наверное, глядя в окно, удивляется, зачем же здесь крест приколочен, но никто не притормозит, не остановится.

Было воскресное утро конца августа, почти уже день, неяркий день то ли конца лета, то ли начала осени. Одно полотно двери в часовню было приоткрыто. Я осторожно зашла. Оказывается, эта постройка так осела в грунт, что левое полотно двери из небольшого притвора в храмовое помещение открыто, да так и оставлено настежь, а правое, перекошенное, не открывают вовсе.

Храмовое помещение просторное, чистое и прибранное. Светло — снят ставень с южного окошка. Пол из широких плах застлан крест-накрест домоткаными ярко-полосатыми половичками. Стены обиты мягкой древесно-волокнистой плитой, а поверх неё оклеены голубенькими в цветочек обоями. Низкий плоский дощатый потолок сделан не очень аккуратно. На восточной стене — одно тябло с «поздними», малоценными, и современными бумажными иконами, убранными платками и фольгой от шоколадок, висят даже старомодные новогодние флажки. На тябле зажжены несколько свечей. На длинных лавках у западной стены сидят-отдыхают две аккуратные благообразные старушки, Марья Дмитриевна да Клавдия Аполлоновна. Видно, это все прихожане, что пришли в часовню в её храмовый праздник — день Тихвинской иконы Божией Матери. Никто нынче не ходит в Божий храм, не нужна местным жителям часовня. Лишь заметив приоткрытую в часовню дверь, из любопытства ненадолго зашли отпускники, поставили свечи, перекинулись несколькими фразами со старушками.

Вроде бы ничего ценного, обычная воссозданная часовня, украшенная по вкусу местных старух. Хотя нет, не во всём обычная. В каждой, даже самой простой постройке есть своя примечательность. Вот и здесь, например, вместо аналоя — чудный овальный столик, в неярком интерьере мерцающий бликами чёрной блестящей краски, на точёных ножках изысканной формы, перехваченных крест-накрест изогнутыми брусками подстолья. Оказывается, это всё, что осталось от убранства большого двухэтажного дома местного богатея, когда в 1930-е годы дом переоборудовали под школу — старухи успели спрятать красивую вещь. Впрочем, и пол далеко не в каждой часовне застелен половиками, на Кенозерье мне известны лишь два таких примера.

На тябле, придвинутые к углам, по две парные иконы, на стене — ещё две такие же иконы. Все образа одного размера и выполнены в одном стиле — на бледно-зелёном фоне поясные фигуры святых со свитками или книгами в руках.
Можно предположить, что иконы эти — из деисусного или пророческого чина какого-то утраченного иконостаса, но откуда они вынесены и как здесь появились, никто мне пояснить не смог. Может быть, иконы эти кто-то успел вывезти из монастыря, расположенного в той округе? Может быть, они из иконостаса каменного храма, что сохранился в соседнем селе?

Когда все собрались уходить из часовни, прихожанки попросили меня закрыть снаружи оконный ставень, а сами остались в помещении. Я удивилась. Во-первых, окна в часовнях обычно закрывают ставнями изнутри, из помещения, пропуская толстый брусок засова в кованые петли-анкеры. Во-вторых, а зачем старухи-то остались, темно ведь будет? Оказывается, оконные навесы закрываются не на засов или замок, а на... гвоздь. Сначала надо снаружи вставить в оконный проём ставень из толстых досок и прижать его навесом — тяжёлой металлической полосой, которая заканчивается плоским ушком. За ушко зацеплена цепочка, на конце которой длинный толстый гвоздь. Гвоздь этот вместе с цепочкой надо протолкнуть в маленькое, незаметное снаружи отверстие в стене, и тот, кто остался в помещении, должен просунуть гвоздь в ушко специального анкера, забитого в стену около окна. Вот теперь окно часовни крепко закрыто. Немудрёная наука — окно закрыть, но как придумано-то!

Выйдя из храмового помещения, оборачиваемся для поклона. И опять удивление (почему я сразу-то не заметила?): рядом с правым косяком, чуть ниже моего плеча, изначально было уложено укороченное бревно (кстати, бревно, не брус!), а теперь в отверстие плотно вставлен обрубок совсем другого бревна. Явно «читается», что здесь было специально устроено волоковое окошко, закрывающееся (заволакивающееся) дощечкой-задвижкой, вот и аккуратный паз для задвижки остался. И опять вопрос — для чего окошко рядом с дверью? Ведь это не дымоход, не «ветреница» в подклете и не окошко в хлеву? Подобное окошко рядом с косяком есть в крошечной часовенке в деревне Шишкино, и ещё где-то встречалось. Для чего они? Ведь для чего-то были нужны!

Стена между притвором и храмовым помещением собрана из гладко оструганных и плотно пригнанных брёвен, явно рассчитанных на обозрение. Значит, изначально постройка была бревенчатая, без обшивки, иначе бы не сделали так тщательно? И действительно, обследовав притвор, его южную часть, удалось установить, что бревенчатым является только сруб кафоликона, а притвор — каркасный, сделан гораздо позднее.

Значит, часовня пережила, по крайней мере, два строительных периода. Изначально это была односрубная клетская постройка из аккуратно уложенных брёвен. Возможно, как у многих каргопольских и кенозерских часовен, вдоль западной стены была устроена неширокая галерейка, возможно, над галерейкой была маленькая звонница. Чтобы узнать, так ли это, нужно удалить обшивку  и внимательно обследовать сруб.

Очевидно, в середине XIX века эта часовня, как и большинство северных часовен, не избежала «благолепных поновлений». Стены снаружи и со стороны интерьера обшили досками, при этом полностью переделали галерею (если она была — от первоначальных стоек ничего не осталось) и окрасили всё строение.

А северная половина притвора, та, что за незакрывающейся дверью? В сумраке помещения разглядела гору прислонённых к стене толстых пыльных досок. И не просто досок, а балок таврового сечения*.
-----
                  * Тавр (тавровая балки) в сечении              напоминает букву Т. В данном случае    «лицевая» сторона балки это полка тавра, вид сверху на букву Т.  При монтаже «небес» балки укладывают радиально, «лицом» вниз, нижние концы опирают на стены, верхние. концы заводят в распорное кольцо. На образовавшиеся полочки балок укладывают дощатые грани (прим. из книги).
-----
 ...Из всегдашнего своего любопытства развернула одну из них. А там... По лицевой стороне балок отбиты широкие красные каёмки, а между ними... крупные шестиконечные звёзды! Чёрные, красные и бледно-голубые! Это же не что иное, как распорные балки «неба»! Переставляю несколько длинных тяжёлых балок в другой угол притвора, а за ними... «небесные» грани! Забилось сердце... Их ни с чем не спутаешь. Большущие, под самый потолок, трапециевидные грани из широких и толстых досок, схваченные близ верхнего и нижнего краёв крепкими шпонками. Грани прислонены к стене и наклонены к ней лицевой стороной. «Небеса»! В целости и — как хочется надеяться! — в сохранности!

Попыталась повернуть одну из граней «небес». Куда там! Моих физических сил хватает только передвинуть одну распорную балку. Пришлось оставить всё как было и помочь старухам закрыть дверь на амбарный замок. И уехать.

Но постоянно звала, безумно манила к себе тайна старой часовни, ещё только намёк па тайну. Дома «подняла», проверила все опубликованные материалы о «небесах» — нет, никто и нигде не упоминал часовню в деревне Орлово. И при первой же возможности я привернула в знакомую деревню.

Были последние дни октября — глубокое предзимье. Весь день то слабее, то сильнее накрапывал противный холодный дождь, а главное, на улице было уже совсем темно. Но не оставлять же тайну нераскрытой — кто знает, когда выпадет другой случай.

На этот раз помог мне надёжный мужик — лесник Николай Егорович Кармишин, которого все в деревне знали и уважали. И всем понятно, что если даже чужой человек копошится в часовне, но рядом находится Николай Егорович, то этот чужак не грабитель и не злоумышленник.

Вместе зашли к Марье Дмитриевне за ключом от часовни. Взяла она меня за плечи, поставила лицом к свету: «Знаю-знаю эту деушку. Она, она у нас была летом». И, накинув тёплую пальтуху и шерстяной платок, сама торопливо засеменила открывать часовню. Марье Дмитриевне уже 82, но она шустрая и боевая, как и все деревенские люди, привыкшие постоянно трудиться: по дому ли, на огороде, в лес сбегать, даже на лодке на озеро за рыбой выбирается.

Ну, с Богом! Приподняли и прикрыли, чтоб не мешало, дверное полотно в кафоликон. Перенесли в другой угол распорные балки. Высота небесных граней оказалась больше, чем высота притвора, и поэтому, чтобы развернуть грань, надо взяться вдвоём с двух сторон за нижнюю широкую часть и приподнять её, а затем осторожно вытащить в центр притвора. С трепетом взялись за первую грань. Может быть, там, за толстыми тяжёлыми досками, под слоем пыли и паутины «хоровод» святых и архангелов, как во многих кенозерских часовнях? Может быть, там чудное «Небесное воинство» — ангелы с отведёнными в сторону крыльями, писаные в нежных приглушённых тонах, буровато-розоватых, со светлыми оживками на лицах и крыльях, как, например, ангелы в часовне деревни Карпово — наивная деревенская живопись, исполненная неизвестным «кенозерским изографом»... Может быть, там строгая классическая, академическая живопись конца XIX века, как в часовне деревни Рыжково? А вдруг там ослепительное, воистину неземное сияние, как в храмах Лядин и Саунино, и облака, и звёзды, и много-много золота? Ну хотя бы скромные бледные фигуры, как в часовне деревни Вершинино... А вдруг там, на оборотной стороне... ничего нет? Ведь нет росписей на гранях «неба» часовни в Тыр-Наволоке, а есть только размалёвка голубой краской. А вдруг там изуродованные, сцарапанными ликами — мало ли дикарей было. Старые, большие образа, изуродованные богохульниками, приходилось видеть в северных часовнях — образа спасённые, собранные в лесной храм. А вдруг весь живописный слой осыпался, и ничего не осталось? Протекшая с прохудившейся крыши вода, жуки-древоточцы и гнездящиеся в покинутых постройках птицы быстро приводят в негодность даже крепкие деревянные конструкции, а здесь хрупкая живопись. Ведь столько времени прошло...

В тесном притворе с трудом развернули большую тяжёлую грань. Оказалось, вся грань занята... облаками. Большими кучевыми облаками, какие бывают в ясный, тёплый летний день, только не чисто-белыми, а голубыми и даже бледно-бледно-голубыми. Облака написаны широкими лессировочными мазками, моделирующими их объём. На отдельных участках краска почти исчезла, остались лишь чёткие белильные описи облаков. А из-за облаков выглядывают ангелы, летящие, парящие в разнообразных ракурсах — видна только нежная головка в золотистых кудрях и верхняя часть длиннопёрых тёмно-серых крыльев, основная же часть крыльев скрыта облаками.
Фрагменты "неба" Тихвинской часовни.
Фрагменты "неба" Тихвинской часовни.
Лица прорисованы тщательно, старательно, хотя не очень умело, а крылья более схематично: каждое перо одним чётким уверенным росчерком. Облака написаны белилами, и потому сильно осыпались, лики и крылья ангелов, написанные красками, сохранились лучше. Неведомый ветер собирает, копнит, кружит облака, топорщит крылья ангелов. Верхняя примерно четверть грани почти не пострадала. Там, над верхней кромкой облаков, распластал длинные крылья третий ангел. А над ними, на самом верхнем участке грани «заря поднебесная»: по ярко-красному фону солнечное сияние — широкие светлые треугольные солнечные лучи, такие, как рисуют дети. Ведь сделаны были «небеса», чтобы насытить взор красотой, а душу радостью!

Живопись сделана прямо по древесине, почти без левкаса. Был бы слой левкаса — вероятно, живопись сохранилась бы лучше. В нижней части грани, там, где краска с облаков почти совсем осыпалась, проступает узор древесных волокон — тонкие деревянные сосульки, стекающие одна в другую, с завитками около сучков. Природный узор — творение растущего дерева — под кучевыми облаками — творением неведомого изографа.

Цвет древесины тёмно-жёлтый, песочный. Это сосновые доски. Они толстые и крепко схвачены шпонками, оттого широкие и длинные доски за много лет совсем не покоробились, а сплоченная из них грань не рассохлась.

Следующая грань оказалась развёрнута к нам лицевой стороной. Но и её надо было вытащить из тёмного угла на яркий свет, чтобы хорошенько рассмотреть и сфотографировать. Хотя «на яркий свет» — громко сказано. Слабое осеннее солнце не могло пробить толстый слой грязно-серой облачной ваты, и на землю сквозь тонкую кисею нудного дождика падал лишь туманный серенький свет, даже горящие вдоль дороги фонари виделись в этом туманце маленькими расплывчатыми лунами.

Чтобы вытащить грань «неба», мне пришлось залезть в самый угол притвора, почти под наклонённую грань, и с исподу подобраться под неё плечом. Николай Егорович взялся за нижнюю шпонку. Только шевельнули доски, как меня окатил... дождь трухи. С исподу доски оказались совсем трухлявые, изъеденные древоточцами, и слабо держались в шпонках. Неужели и остальные небесные грани в столь плохой сохранности?

Между гранями оказался тяжёлый круглый медальон — распорное кольцо диаметром около метра. Выкатили его на свет. Обычно распорное кольцо, деревянный плоский бублик, изготавливали отдельно, а после того, как его вместе с балками смонтировали в интерьере, в кольцо сверху укладывали медальон — круг с изображением Вседержителя. Здесь же кольцо и медальон сделаны единым целым. Он составлен из двух слоёв толстых досок. Лицевая сторона кольца, обращённая в интерьер, сплочена из трёх широких досок. В центре — почти выцветшее изображение. Лишь выкатив круг на улицу, смогла разглядеть силуэт фигуры, похожей на такую, как обычно изображали Саваофа — в длиннополом одеянии, с распростёртыми руками. Саваоф окантован широким голубым кольцом, на котором по окружности нарисованы чёрные, синие, ярко-красные и белые звёзды, такие же, как на распорных балках.
"Небо" Тихвинской часовни на выставке в Центре И.Э.Грабаря.
Только взялись за следующую грань, а она... рассыпалась на доски в наших руках. Оказывается, верхняя шпонка ослабла так, что совсем не держит доски, а нижняя вовсе потеряна, и доски просто составлены «лицом» к стене. Осторожно разворачиваем и ставим каждую доску на место. Центральная, самая длинная, и одна крайняя доски сломаны посредине. Но зато на этой грани четыре ангела!

У «неба» сохранились и «паруса» — треугольные угловые грани. Два «паруса» вынесены в молельное помещение часовни. Композиция угловых граней примерно такая же, как и радиальных: в нижней части в облаках две ангельские головки, только вот вместо верхнего ангела — символ евангелиста. На одном из «парусов» из-за верхней кромки облаков выглядывает немного удивлённый бык с короткими крутыми рогами, а рядом надпись — Лука.

Развернуть следующие грани невозможно — места не хватает. Для этого надо выносить из помещения предыдущие грани, а на улице — дождь. Ничего, и так видно, что мы с Николаем Егоровичем сделали самое настоящее открытие — открыли неизвестные «небеса» особой, необычной композиции. Вернее, это даже композицией назвать нельзя — на каждой грани ангелы расположены на разных участках, в разных ракурсах — анфас, в профиль или вполоборота. Ангелы летят, подгоняемые ветром, или парят в облаках, удивляются или улыбаются, взоры их устремлены вверх, к солнцу, или вниз, к людям. Даже число их разное на грани — три или четыре. В их живописной трактовке есть какое-то влияние искусства барокко, что, в частности, проявляется в экспрессии рисунка.

В часовнях, помещения которых невелики, чаще устраивали «небеса» с небольшим количеством граней. Вот и здесь всего восемь граней, четыре «паруса» — угловые треугольные доски — и центральный медальон.

Ни на лицевой, ни на оборотной стороне граней нет никаких помет, указывающих изначальное положение граней на «небе» относительно сторон света. Вероятно, когда «небеса» разбирали, никому и в голову не пришло каким-то образом пометить порядок граней. Только «паруса» по надписям и символам евангелистов можно правильно разложить по углам. Однако на этих «небесах» изображение плавно перетекает с одной грани на другую, облака, клубясь под ветром, ползут на соседние грани, крылья ангелов задевают балки «неба». Может быть, по частям облаков, по оживкам света можно будет состыковать грани в изначальном порядке?

Сколько раз бывало, что при реставрации храмов или спасении «небес» в погибающих постройках исследователи, снимая грани, не маркировали их по сторонам света, и теперь невозможно определить порядок расположения святых на гранях. В музее д. Вершинино есть такие перепутанные грани, а в собрании Каргопольского историко-художественного музея есть даже «небеса», вывезенные неизвестно из какого храма.

Марья Дмитриевна, видя из окна, как я кручусь у часовни в жуткую непогоду, под дождём и ветром, два раза прибегала меня проведать, звала в свой крошечный домишко греться, чай пить. Совсем продрогнув, я воспользовалась её приглашением.

Развесила я у тёплой печки почти насквозь промокшую куртку, с трудом отмыла руки от «пыли веков», села к столу у низенького окошка. Хозяйка угостила меня ряпушкой, жаренной «по-лёкшмозерски». Чудесная рыбка ряпушка! Маленькая, но неимоверно вкусная. Я попала как раз в разгар короткой ряпушьей путины. Вся деревня — на озере, «на ряпушке». Нет, о чудо-ряпушке я расскажу отдельно.

А мы с Марьей Дмитриевной сидим, уплетаем ряпушку, пьём чай, разговариваем о житье-бытье.

Ранее я упоминала о двух строительных периодах этого строения. Оказывается, был ещё третий период — когда часовню превратили в деревенский магазин. Тогда скинули крест и уничтожили звонницу (если она была), сделали широкие двустворчатые двери (чтоб товар заносить удобно было), в притворе устроили кладовку, а для этого, возможно, разобрали ограждение галереи и сделали новые прочные стены, превратив галерею в притвор. Может быть, в это же время разобрали «небеса» и подшили новый плоский потолок, сохранившийся и поныне. Так или иначе, сохранилась, пусть и в «усечённом» виде, не только древняя часовня, но и неотъемлемая её часть — живописные «небеса».

Прощаюсь с гостеприимной хозяйкой, старенькой хранительницей старенькой часовни. Тороплюсь на автобус, ведь следующий — через четыре дня.

Уже в автобусе вспомнила: забыла спросить у Марьи Дмитриевны, а когда же, хотя бы примерно, часовня была построена. И как "небеса" оказались в притворе: кто, когда, зачем их снял. Вот растяпа! Ну, значит, будет повод привернуть в знакомую деревню, в гостеприимный маленький домик хранительницы часовеи Марьи Дмитриевны.

д.Орлово,
Август, октябрь 2006 г.


Примечания;
1. Очерк из книги  Л.Шаповаловой  "...И был день третий", Архангельск, СГМУ, 2009.
2. Библиография опущена.
3. С небольшими сокращениями.
4. Фотографии некоторых граней из часовни см. здесь и здесь
.